ОАЭ и Ближний Восток

Из этого, однако, не следует вывод, что поднявшийся па борьбу против тирании народ может достичь букваль­но всего. Каким бы он ни был сильным и бесстрашным, он не может преодолеть границы, в которые заключило революцию политическое руководство, или принудить по­следнее к осуществлению тех социальных идеалов равен­ства и справедливости, которые еще неясны самому этому народу. Когда городской люд, рабочие, ремесленники, торговцы, служащие и другие трудящиеся выступали за «справедливый исламский строй», все они хотели соци­альных преобразований. Одни выступали за радикальные социальные преобразования, другие, как, например, люди базара, желали реформ, которые улучшили бы их поло­жение, но для всех участников революции — кроме опре­деленных слоев буржуазии — в лозунге «справедливого исламского строя» заключалась идея общественного пре­образования, представляемого каждым слоем посвоему. Именно этим своим всеобъемлющим характером, своей неясностью, своей размытостью данный лозунг и был си­лен. Но когда обнаружилось, что свержение шаха и вы­ход изпод американского контроля сами по себе не при­несли не только «рая на земле», но п серьезного общест­венного переустройства, тогда пути различных классов и социальных прослоек разошлись, и революционное наст­роение, владевшее массами, резко пошло на убыль.

Аятолла Хомейни стал центральной фигурой револю­ции, ее символом, ее вождем, в частности, и потому, что он оказался приемлемой фигурой и для тех, кто желал глубоких социальных преобразований, и для тех, кто не желал идти дальше свержения шаха. С одной стороны, аятолла Хоыейни — человек, не желавший идти на комп

ромисс с шахским режимом ни при каких обстоятельст­вах. Это привлекало к нему угнетенных и эксплуатируе­мых, которые сами были настроены имепно таким обра­зом и видели в Хомейни борца за свои собственные устремления, идеалы. В «справедливом исламском строе», о котором говорил Хомейни, люди видели воплощение их собственных представлений об обществе равенства и спра­ведливости. В то же время имам с самого начала был не только человеком революции, но и человеком «порядка»: он выступал против шахского режима, но отнюдь не про­тив неравного распределения собственности и власти; он выступал за развертывание самого широкого народного движения, но под руководством улемов и мулл, являв­шихся как бы гарантами «безопасности жизни и собст­венности». Поэтому Хомейни с его бескомпромиссностью и последовательностью, с его неуступчивостью по отно­шению к шахскому строю, с его уверенностью в правоте своего дела и, наряду с этим, с его традиционностью, с его стремлением сохранить освященный веками порядок стал не только приемлемой фигурой, но и желанным вождем для самых разнообразных социальных слоев, уча­ствовавших в революции.