На той же прессконференции 5 февраля Хомейни дал попять, что сумеет оцепить благоразумие Бахтияра. Какую позицию, по мнению аятоллы, займут Бахтияр и армия в связи с назначением нового правительства, спросили у Хомейни. На это аятолла ответил: «Если они проявят благоразумие и станут действовать в интересах страны, такая реакция будет считаться позитивной, а если они окажутся изменниками, то Аллах их накажет».
Бахтияр отнюдь не собирался проявлять «позитивную» реакцию. Он сразу же заявил, что в Иране будет только одно правительство — возглавляемое им, а о возможных акциях Базаргана высказался в том духе, что, если Базарган ограничится разговорами о формировании правительства, это одпо, а если он перейдет к реальным действиям — это уже совсем другое дело. 7 февраля с заявлением выступил генеральный штаб. В заявлении говорилось, что «подрывные элементы» пытаются посеять рознь между народом и вооруженными силами. Имеют место «оскорбления армии и военнослужащих». В связи с этим генштаб подчеркивал: всякий, кто будет «запугивать или оскорблять шахиншахские вооруженные силы», ответит согласно закону. В заявлении — дважды в небольшом документе — армия называла себя шахиншахской. Истинпый политический смысл заявлепия генштаба, повидимому, заключался именно в том, чтобы подчеркнуть верность режиму.
Несмотря на трудности реализации программы, намеченной Хомсйпи, штаб имама, духовенство Тегерана и других городов активно принялись ее осуществлять. Первая же акция Хомейни — назначение своего правительства — была рассчитана очень точно: в сложившихся обстоя
тельствах для масс главным являлось не то, каковы будут действия буржуазного правительства Базаргана после победы и какие социальные мероприятия оно осуществит, а тот факт, что этот кабинет назначен лидером революции, противостоит шахскому, и для победы революции необходимо, чтобы он один осуществлял власть в стране. Имя Базаргана, до того сравнительно мало известное в Иране, стало теперь самым популярным после имени имама Хомейни.