ОАЭ и Ближний Восток

Если бы не вмешательство международных СМИ, то порядок, установленный исламистами в крупном столичном квартале, можно было бы терпеть и дальше. Ведь он не противоречил общей модели патерналистского подхода к управлению страной. Это был один из кругов общественной организации: там спокойно и тихо существовали социальные маргиналы, половина из них – беглецы с юга, приехавшие в столицу за счастьем, которого нет. «Государство в государстве» – лишь один, явный пример удобного для властей способа организации тех, кого само оно напрямую контролировать не может. Поэтому не вызывает удивления пассивность избирателей, проявляемая ими на парламентских выборах и на президентском референдуме.

Государство, во всяком случае нынешняя власть, в этом не виновата. Как удовлетворить большинство (всех – невозможно) и выбрать правильную стратегию реформ? Наверное, если бы это было возможно, власти провели для каждой социальной группы отдельную программу реформ: для одних приватизацию, для других – национализацию, для третьих – реформы строго по Корану.

Некоторые выводы. Государственная доминанта в экономике Египта находит свое отражение в политической жизни. Государство удерживает над ней контроль. Однако, несмотря на наличие легальной (системной) оппозиции, значительной степени свободы слова, реальным политическим противовесом и потенциальной контрэлитой в Египте является исламское политическое движение. Изучение идеологии, политической стратегии, методов и результатов деятельности представителей исламского движения в Египте позволяет точнее представить степень его неоднородности. Наиболее известная организация – ассоциация «Братья-мусульмане» – не представляет собой источник терроризма и угрозу национальной безопасности. Потенциальную угрозу дестабилизации общественного порядка и экономического развития несет собой глубоко законспирированная деятельность мелких вооруженных групп, возникающих спонтанно, часто в результате идеологических противоречий внутри более крупных групп радикального крыла исламского движения.

Реагирование на эти реальные и мнимые угрозы остается задачей государства, несмотря на то, что оно еще в 1997 году заявило о победе над террористами. Другим направлением деятельности государственных органов является ограничение доступа представителей исламского движения на политическое поле: в парламент, в профессиональные ассоциации и профсоюзы, к средствам массовой информации.

Прослеживается определенная эволюция: если в начале 1980-х годов «Братья-мусульмане» использовали предвыборные альянсы с известными крупными партиями, даже с традиционно светскими вафдистами для завоевания своего представительства в парламенте, то в 1995 и 2000 годах основной формой их участия в предвыборных кампаниях стало вынужденное выдвижение кандидатов по категории «независимых». В 2001 году исламское движение перешло к тактике участия на выборах в руководство профессиональных ассоциаций совместно с другими политическими силами на основе программы сторонников исламского пути. Кандидаты от исламского движения, участвующие в выборах (как в Народное собрание, так и в профессиональные ассоциации) получают всестороннюю поддержку со стороны ассоциации «Братья-мусульмане», которая обладает высоким мобилизационным потенциалом, отличается слаженной организацией и эффективной работой среди населения.

Наконец, ныне действующая египетская конституция представляет собой образец смешения идеологических установок и организационных принципов, восходящих к разным тенденциям прошлых лет. Нынешнюю исполнительную ветвь власти устраивает эклектизм основного закона. Рамки конституции обеспечивают президенту центральное место в политическом и государственном механизме АРЕ и самые широкие личные полномочия, усиленные действующим законом о чрезвычайном положении. Уклоняясь от вопроса о поправках к конституции или о принятии новой конституции, исполнительная власть имеет возможность маневрировать и готова при необходимости изменять существующие законодательные акты для сохранения контроля за политическим развитием египетского общества и для влияния на духовную сферу.

 Первоначально с просьбами о поставках современной военной техники египетское правительство обращалось к США, и конкретно к госсекретарю Дж.Ф. Даллесу, который в 1953 году посетил Каир. Убедившись в том, что ввиду предстоящего вывода британских вооруженных сил с египетской территории американская администрация не заинтересована в усилении военного потенциала республики, Насер обратился за помощью к СССР и Чехословакии, а также к Польше. В сентябре 1955 года с этими странами были подписаны протоколы о поставках вооружения в обмен на рис и хлопок. Тем самым было положено начало длительному вовлечению Советского Союза в египетское военное строительство. Однако вопреки бытующему мнению, СССР скорее сдерживал, чем поощрял воинственные планы Насера, рассматривая ОАР как стратегического союзника в холодной войне.

 Развивая североафриканское направление своей политики, Насер в 1954–1955 годах входит в острый конфликт с будущим президентом Туниса, обвинив Бургибу в прислужничестве империализму, когда тот приостановил партизанскую войну на территории своей страны, взяв курс на достижение мирного соглашения с Францией по вопросу о ликвидации режима протектората. Осенью 1955 года, в период действия в Тунисе переходного режима внутренней автономии, Насер безуспешно пытается поддержать внутрипартийных противников Бургибы, которые затем нашли убежище в Каире. Заочная полемика между Насером и Бургибой, не разделявшим идеи панарабизма, продолжалась и после 20 марта 1956 года, когда Тунис получил независимость. Хотя следующий вопрос остался темным, но факты таковы, что тунисское правительство представило доказательство об участии египетских агентов в покушении на Бургибу в 1958 году, за чем последовал разрыв дипломатических отношений между двумя странами. Этот пример лишний раз показывает стремление Каира любыми средствами обеспечить свое региональное влияние, поддерживая за рубежом пронасеровские группировки.

 Анвар Садат (1918–1981) – сын мелкого служащего и одной из его нескольких жен, суданки по происхождению, до шести лет жил в небольшой деревне провинции Мануфия в Дельте, там же учился грамоте в куттабе – школе при мечети; потом переехал к отцу и его большой семье в Каир. В 1937 году был зачислен в Египетскую военную академию благодаря протекции некоего Ибрагима Хейри-паши, секретаря военного министра, в чей дом дверь для него раскрылась благодаря английскому доктору, с которым отец Садата когда-то работал переводчиком в Судане. (Начиная с 1936 года был отменен имущественный ценз для поступления в кадеты, но требовалась рекомендация какого-нибудь лица, известного при дворе). Смолоду Садат стремился водить знакомство с людьми из высшего общества, хотя его дружеские связи были самыми разнообразными, а сам он порой оказывался в нужде, зарабатывая на хлеб случайными профессиями. В годы президентства Садат любил подчеркивать свои народные корни и даже выдвинул тезис, что они с Насером якобы символизировали собой в революции союз «феллаха и горожанина».