ОАЭ и Ближний Восток

В действительности же, что касается Египта, только наиболее радикальные или военизированные группы выступают или выступали за применение революционных методов во имя изменения общественного устройства. Ряд египетских исследователей относит эти группы (Джама‘ат уль-джихад, Джама‘ат уль-муслимин, Аль-Джама‘a аль-исламийа и др.) к тому направлению в исламистском движении, которое обобщенно называют Ат-Таваккуф ва ат-табайун. Умеренные группировки, к каковым, например, принадлежат современные «Братья-мусульмане» (Джама‘ат аль-ихван аль-муслимин), выбрали стратегию постепенного духовного и социально-политического преобразования мусульманского общества изнутри. Это преобразование должно осуществляться также в экономике и совершаться при непосредственном и открытом, легальном участии широких народных масс.

Появляются исследования, и, кажется, их число в последнее время растет, в которых ставится задача демистифицировать феномен «исламизма» в Египте и понять его таким, какой он есть на самом деле. Несмотря на различие аналитических подходов к проблеме, исламское движение в таких исследованиях описывается как исторически неизбежное и поддающееся контролю, а в ряде работ подчеркивается его вклад в процесс демократизации общества.

Описание организаций вооруженных радикалов остается за пределами данной главы, но отдельные аспекты истории их возникновения затрагиваются. Преимущественное внимание уделяется роли активистов исламского движения и их сторонников в процессе политического развития АРЕ на современном этапе, некоторым типичным коллизиям в их среде и социально-организационным последствиям этих коллизий.

Необходимо отметить, что определенная часть египетского общества выражает тревогу по поводу растущего влияния исламского движения, которое происходит наряду с повышением значимости ислама в жизни миллионов египтян. Секуляристски настроенная интеллигенция выражает мнение, что разницы между «умеренными исламистами» и исламскими «экстремистами» не существует. Примерно такую же позицию в настоящее время занимают власти, которые применяют репрессии к членам вооруженных группировок и ограничивают в правах и свободах мирных активистов исламского оппозиционного движения, утверждая, что последние так или иначе связаны с террористами. Но как в кругах интеллигенции, так и среди высокопоставленных государственных чиновников все более заметным становится желание не просто обуздать исламистов, а найти с ними общий язык.

На протяжении минувшего века антисистемная оппозиция господствующему режиму в Египте, как правило, никогда не опускала религиозного знамени. Даже самые прогрессивные египетские националисты предпочитали оставаться более или менее в рамках религиозно-политической парадигмы. Это в полной мере относится и к организации «Свободные офицеры».

«Все они, – пишет Т.А. Елистратова о выпускниках Египетской военной академии, набранных в 1937–1939 годах и составивших затем ядро созданного Насером тайного общества, – получили сугубо египетское образование, провели молодость, не покидая пределов страны, плохо владели иностранными языками и имели лишь самое общее представление о европейских науках, литературе и искусстве». Вместе с тем следует учитывать, что сознательная жизнь участников армейского заговора, выходцев из средней социальной страты, начиналась в 1930-е годы, отмеченные упадком светского и западнического направления в египетском национализме и, напротив, тягой к мусульманскому течению, которое время от времени увлекало отдельных членов тайной организации «Свободные офицеры» до и после ее создания.

Отмечая это обстоятельство, следует учитывать, что многие исторические явления чреваты своей противоположностью. Египет, подавая с XIX века пример модернизации и обновления общественной жизни на Ближнем Востоке, становился при этом же центром распространения тех консервативных идеологических и политических принципов, на которых строилась и строится деятельность основанной в 1928 году ассоциации «Братья-мусульмане» и которые связаны с наследием Хасана аль-Банны или же, во всяком случае, близки ему.

Основа существующего режима и контуры взаимоотношений власти с оппозицией, в том числе с мусульманскими кругами, закладывались в эпоху Гамаля Абдель Насера. Известно, что военный переворот 1952 года на первых порах приветствовался «Братьями-мусульманами», активно участвовавшими в антибританской и антимонархической коалиции. Однако их постигло разочарование, когда стало понятно, что создание исламского государства не входило в намерения Гамаля Абдель Насера и «Свободных офицеров». В целом политику насеризма можно охарактеризовать как сочетание вестернизации и вызова Западу (Коммент. 11).

В дуальной связке ‘арабийа – исламийа Насера интересовала первая компонента, и его политика, во многом диктовавшаяся претензиями на лидерство, обратила египетский национализм (выпестованный ватанистами и Вафдом) в идеологему арабского национализма. Панарабизм, в свою очередь, соединился с пропагандой арабского социализма, перехватывая у «братьев» традиционно мусульманский лозунг установления справедливости (адаля) и впитывая некоторые левые (в том числе марксистские) идеи. Растущая конфронтация между правительством и «Братьями-мусульманами», в том числе из-за угрозы новых покушений на жизнь Насера и его министров, привела к тому, что многие члены движения были вынуждены эмигрировать, другие – были подвергнуты тюремному заключению, а главного их идеолога, Сейида Кутба, в 1966 году казнили.

Анвар Садат использовал ислам, чтобы расширить в обществе базу поддержки своих начинаний. Называя себя «верующим президентом» (ар-раис аль-му’уминин), он регулярно появлялся на пятничной молитве перед объективами фотокамер ведущих печатных изданий страны. Он изменил отношение государства к суфийским орденам (тарикатам). Так, если при Насере это отношение было враждебным, то, начиная с «исправительного движения» 1971 года, деятельность некоторых орденов была разрешена и даже поощрялась как средство «денасеризации» Египта. Численность вовлеченных в мистические братства, по оценкам на конец восьмидесятых, достигла примерно 3 млн. человек. В ряде случаев их центрами становились крупные старинные мечети, а точнее – религиозные комплексы, обнимающие сеть благотворительных учреждений, связанные с именами и могилами традиционно почитаемых «святых» (например, мечеть Сейида Зейнаб в Каире, посвященная некой благочестивой женщине).

Как и всегда в подобной обстановке, власть отвечала попыткой опереться на нормативный ислам, столкнувшись, однако, с нежелательным пылом проповедников, в том числе некоторых шейхов Аль-Азхара, не щадивших в своей критике президента и его окружение. В народных кварталах появились свои любимцы, священнослужители, близкие по духу к мусульманским братьям и использовавшие с кафедры доходчивый разговорный язык «каирской улицы». Известный знаток современного ислама, американский исследователь Джон Эспозито отмечает, что Садат «способствовал строительству мечетей в невиданных до тех пор масштабах». Это строительство отнюдь не всегда велось на государственные средства.