ОАЭ и Ближний Восток

Итак, если иметь в виду ее противников, то это была антишахская и антиимпериалистическая революция. Если же обратить внимание на могучий социальный за­ряд, содержавшийся в ней, и особенно  в требованиях  и деятельности организаций рабочего класса, и нашедший выражение в требовании «справедливого общественного строя», то это было одно из тех революционных движе­ний, направленных на социальное преобразование, кото­рые и в прошлом часто возникали как реакция на бур­ный и убийственный капиталистический прогресс, но не одерживали даже политической победы (например, на­родное движение в Англии периода чартизма, носившее антикапиталистический характер). Тогда лучше всего будет назвать ее народной революцией, социальные уст­ремления которой остались нереализованными, хотя тяга к «справедливому общественному строю» была, конечно, выражением антикапиталистического порыва трудящихся. Если же иметь в виду политическое руководство ре­волюцией, ее идеологию, набор ее лозунгов, ее организа­торов, ее вождей, то есть все основания назвать эту ре­волюцию исламской.

Подлинным хозяином положения после победы вос­стания в Тегеране и нескольких других городах Ирана стал «комитет Хомейни» — аппарат имама, его помощ­ники, группа наиболее близких к нему религиозных деятелей. Этот комитет — его состав никогда не был с точностью известен — представлял взгляды, политику и интересы того социальнополитического слоя, который выступал в качестве гегемона революции,— иранского духовенства, причем наиболее радикальные деятели (в ча­стности, аятолла Талегапи) явно стояли в стороне от ко­митета, хотя, быть может, формально и входили в него. Что касается правительства Базаргана, то имам Хомей­ни вместе со своим окружением рассматривал его как исполнительный орган при комитете, а также как группу опытных технократов, но не ждал от этого правительства никаких сахмостоятельных политических решений.

На наш взгляд, пет никаких оснований считать, буд­то поразительная сплоченность иранского народа в антитахской и антиимпериалистической борьбе во время революции объяснялась неразвитостью классовых про­тиворечий в этой стране. Такое положение дел свойст­венно ранним антиимпериалистическим движениям XX в., но отнюдь не иранской революции. Мысль о неразви­тости классовых противоречий в Иране может возник­нуть, поскольку антиимпериалистическое и антишах­ское движение было исключительно слитным. Выше го­ворилось о позициях многих рабочих организаций, и они свидетельствуют о том, что классовые устремления иран­ских рабочих были значительно более широкими и глубокими, чем цели исламской революции. Но тем не менее они самым последовательным образом участвова­ли в этой революции, рассматривая ее, как показали дальнейшие события, без достаточных к тому оснований, в качестве начальной ступени движения, которое долж­но было развиться дальше.

Бывают такие ситуации, когда вся основная масса народа, уже разделенного на классы, вся основная мас­са общества, уже далеко зашедшего в своей классовой дифференциации, выступает совместпо, выступает как бы слитно, выступает в едином порыве. Это происходит, как правило, во время движений, направленных против наиболее одиозных, внушающих всеобщий гнев и нена­висть режимов, происходит в обстоятельствах, когда большие массы народа в исторически короткий срок приходят к выводу, что такой режим не имеет права на существование и что его не только должно, но и можно свергнуть. В этом смысле исключительно важную объе­диняющую роль сыграло одно из наиболее отвратитель­ных преступлений режима — поджог кинотеатра «Рекс» в Абадане (август 1978 г.), акт массового убийства, ко­торый режим пытался приписать мусульманскому духо­венству и авторство которого было понято миллионами людей в течение буквально нескольких дней.